Неточные совпадения
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо
старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на
толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
Провожали Юрина восемь человек — пятеро мужчин и три женщины: Таисья, Грейман и коротконогая
старуха в
толстой ватной кофте, окутанная шалью.
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо: в нем —
старуха в черном шелке, в черных кружевах на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели в широкую синюю спину кучера, рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая головою,
толстая дама, против них два мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
Он задумчиво стоял в церкви, смотрел на вибрацию воздуха от теплящихся свеч и на небольшую кучку провожатых: впереди всех стоял какой-то
толстый, высокий господин, родственник, и равнодушно нюхал табак. Рядом с ним виднелось расплывшееся и раскрасневшееся от слез лицо тетки, там кучка детей и несколько убогих
старух.
Некоторые женщины из коричневых племен поразительно сходны с нашими загорелыми деревенскими
старухами; зато черные ни на что не похожи: у всех
толстые губы, выдавшиеся челюсти и подбородок, глаза как смоль, с желтым белком, и ряд белейших зубов.
Княгиня Марья Алексеевна Хованская, родная сестра моего отца, была строгая, угрюмая
старуха,
толстая, важная, с пятном на щеке, с поддельными пуклями под чепцом; она говорила, прищуривая глаза, и до конца жизни, то есть до восьмидесяти лет, употребляла немного румян и немного белил.
Ждем и мы. Вот идет
толстый купец с одной стороны и старуха-нищенка — с другой. Оба увидали серебряную монету, бросились за ней, купец оттолкнул
старуху в сторону и наклонился, чтобы схватить добычу, но ребята потянули нитку, и монета скрылась.
В другом вагоне у него был целый рассадник женщин, человек двенадцать или пятнадцать, под предводительством старой
толстой женщины с огромными, устрашающими, черными бровями. Она говорила басом, а ее жирные подбородки, груди и животы колыхались под широким капотом в такт тряске вагона, точно яблочное желе. Ни
старуха, ни молодые женщины не оставляли ни малейшего сомнения относительно своей профессии.
В базарные дни, среду и пятницу, торговля шла бойко, на террасе то и дело появлялись мужики и
старухи, иногда целые семьи, всё — старообрядцы из Заволжья, недоверчивый и угрюмый лесной народ. Увидишь, бывало, как медленно, точно боясь провалиться, шагает по галерее тяжелый человек, закутанный в овчину и
толстое, дома валянное сукно, — становится неловко перед ним, стыдно. С великим усилием встанешь на дороге ему, вертишься под его ногами в пудовых сапогах и комаром поешь...
Мы пришли в один из дешевеньких домов «развеселого Кунавина села», нас встретила вороватая старушка. Осип пошептался с нею, и она провела нас в пустую маленькую комнату, темную и грязную, как стойло. На койке спала, разметавшись, большая
толстая женщина;
старуха толкнула ее кулаком в бок и сказала...
Позвали ужинать.
Толстая и седая
старуха — по прозвищу Живая Вода — подробно и со вкусом рассказывала о ранах Савки и стонах его; мужики, внимательно слушая её льстивую речь, ухмылялись.
Старуха, в изорванной кичке и
толстом сером зипуне, вошла в избу, перекрестилась и, поклонясь низехонько на все четыре стороны, сказала Алексею...
На другой день, когда
старуха переменяла на ней белье, она отдала ей другой
толстый пакет и велела его бросить завтра в ящик.
Возвращаясь домой в следующий вечер, табун наткнулся на хозяина с гостем. Жулдыба, подходя к дому, покосилась на две мужские фигуры: один был молодой хозяин в соломенной шляпе, другой высокий,
толстый, обрюзгший военный.
Старуха покосилась на людей и, прижав, прошла подле него; остальные — молодежь — переполошились, замялись, особенно когда хозяин с гостем нарочно вошли в середину лошадей, что-то показывая друг другу и разговаривая.
Здесь он является поочередно и
толстым генералом с одышкой, и полковым командиром, и штабс-капитаном Глазуновым, и фельдфебелем Тарасом Гавриловичем, и
старухой хохлушкой, которая только что пришла из деревни и «восемнадцать лит москалив не бачила», и кривоногим, косым рядовым Твердохлебом, и плачущим ребенком, и сердитой барыней с собачкой, и татарином Камафутдиновым, и целым батальоном солдат, и музыкой, и полковым врачом.
Правда, воздух был зноен, и все общество, старики,
старухи и дети, пошли гулять в тех же платьях, какие на них были, радуясь прохладе; правда, Наташа шла с открытой шеей и с голыми руками, в самых тоненьких башмачках; правда, было немного смешно смотреть на румяного, полного, пышущего здоровьем Шатова, который, ведя под руку девушку, в своем
толстом сюртуке и
толстых калошах, потел и пыхтел, походил на какого-то медведя, у которого вдобавок ко всему, торчали из ушей клочья хлопчатой бумаги…
Входит кухарка,
толстая, безобразная, грязная
старуха и порядком пьяная. Выйдя на середину комнаты, она останавливается, растопыря ноги.
Его держала знакомая
старуха, по прозванию Грачиха и вор-баба, как обыкновенно прибавляли знающие ее — и бари и мужики: небольшого роста, с лицом багровым, как из красной меди,
толстая, но еще проворная, услужливая, говорунья без умолку, особенно когда навеселе, а навеселе почти целый день с утра до полуночи.
— Куда мне,
старухе, такую одежу носить! — молвила обрадованная Аксинья Захаровна, развертывая кусок
толстой, добротной, темно-коричневой шелковой материи… — Мне бы пора уж на саван готовить.
Для самого
Толстого смысл романа как будто сводится к следующему разговору светской
старухи, матери Вронского, с Кознышевым...
Она бежала в вагоне первого класса в обществе пяти молодых девушек,
старухи с большим орлиным носом и
толстого немца с большой лысиной.
Он же оказывал самое ревностное и в то же время самое осторожное содействие в устройстве спасительной высылки Сержа за границу и потом остался утешать двух
старух: родную мать Сержа — здоровую,
толстую и чернобровую
старуху Веру Фоминишну — и его тещу Марью Ильинишну,
старуху менее старую, высокую, стройную и сохранившую следы некогда весьма замечательной красоты.
У кофейни стояло несколько мажар.
Старуха жена и дочь поддерживали под руки тяжело хрипящего о. Воздвиженского, сидевшего на ступеньке крыльца. Маленький и
толстый Бубликов, с узелком в руке, блуждал глазами и откровенно дрожал. С бледною ласковостью улыбался Агапов рядом с хорошенькими своими дочерьми. Болгары сумрачно толпились вокруг и молчали. Яркие звезды сверкали в небе. Вдали своим отдельным, чуждо ласковым шумом шумело в темноте море.